НОВОГОДНЯЯ
СКАЗКА ДЛЯ МОЕЙ ДОЧЕРИ
Моя дочь родилась в Израиле.
Я - нет. Со мной это произошло в Москве.
И приняла меня акушерка, толстая
и добрая. Тогда ещё были такие. Я её помню
плохо.
Зато я очень хорошо помню своего отца.
Точнее, тот миг, когда я понял, что
он - это я. Или наоборот... Он поднял меня,
высоко, к самому своему лицу. И мы
посмотрели друг другу в глаза. И тогда пришло
осознание: я - это он.
А моя дочь... Я пришёл в больницу
узнать, как проходят роды. Зашёл в
палату, где рожала жена - ведь дело происходило
в Израиле, кажется, я уже сказал об этом.
Захожу, а мне в руки подают ЕЁ. Маленький
комочек от моей плоти, смуглянку с
темными, слипшимися волосиками. Её ещё и не
обмыли...
Я держал это теплое, скользкое, выгибающееся
тельце на своих ладонях, боясь
уронить.
И вдруг произошло чудо: она
открыла глаза!
Огромные карие глазищи глянули мне в
лицо. Я был первым, кого она увидела в этом
мире. И - всё! Мы стали одним существом - я и
моя дочь.
Прошло года три, наверное.
Машок (мы назвали её Марией) росла. Над её
верхней губкой, слева, проявилась
чудная маленькая родинка. У меня такая же, но
только чуть пониже.
В её глазах поселились искринки.
Они всегда встречали меня,
вылезающего из машины, когда я приезжал в наш
дом после долгого дня работы в Тель-Авиве. Эти искринки были для меня как
прохладный, освежающий поток.
Я наслаждался лепетом её голоска.
Она рассказывала мне о чём-то
своём. Не важно ,о чём. Важно, что она
рассказывала это мне - своему папке.
Я надевал ролики, сажал её к себе
на плечи и, несмотря на увещевания
Жены, катал свою малышку по дорожкам среди
апельсиновых рощ.
Моя девочка хватала меня за волосы, за уши - на
крутых виражах. Смеялась звонко- звонко и просила: Ещё!! Папка, хочу ещё!
Быстрее! Кататься!
Потом я лежал в душистой траве, а
она, обезьяныш маленький, влезала на
одно из ближайших апельсиновых деревьев и
высматривала свою ворону.
Сказку я для неё такую придумал,
про ворону.
Которая каждое утро приносит на крышу нашего
дома сладкий коржик, обсыпанный крупинками сахара. И кладёт его подле
водосточной трубы. Прилетит, положит, каркнет - и улетит. А я по этой самой
водосточной трубе вскарабкиваюсь на крышу, забираю коржик и отношу его ей, моей
дочке. Вороний гостинчик.. Вкусный завтрак! С соком...
Интересно, о чём думал продавец
булошной, глядя вслед мне, уходящему в
предзакатный день с коржиками, сложенными в
бумажный пакет?
...Израиль. Здесь есть всё. Нет
только одного - зимней ёлки. Такой,
какая была у меня в Москве, посреди маленькой
комнаты в коммуналке, недалеко
от Солянки...
На той, моей елке, были игрушки в
виде человечков: конькобежцев,
лыжников. На проволоке накручена вата, все это
обтянуто цветной папиросной
бумагой и покрыто чем-то блестящим. А вместо
мишуры - длинные стеклянные бусы...
Я пытался рассказать дочери, что
это такое - новогодняя ёлка. Она
внимательно слушала, поглаживая пальчиком мою
руку. А во взгляде читалась
снисходительность взрослой женщины, которой ЕЁ
ребёнок рассказывает очередную небылицу.
-Снег? Разве такое бывает?
Моя дочь не знала, что это: ёлка в заснеженном,
искрящемся мареве мороза.
В Израиле не бывает такой зимы.
Прошёл ещё год. Случайно я выиграл
Грин Кард. И стал собираться в
Штаты.
Чего стоил этот переезд в Сан-Франциско!
Упаковочно-распаковочная суета, боязнь неадаптации к новому окружению.
Себя я обретал только рядом с ней,
своей малышкой, когда вечерами
опускался в большое покойное кресло возле её кроватки
и начинал вслух читать
сказку. Подперев кулачком щёку, лёжа на боку,
она внимательно и даже строго
смотрела на меня своими карими глазищами, почти
не мигая. А в какой-то момент, взглянув на неё, я видел, что она уже спит.
Мой Машок... Мария... Детёныш
мой...
Она удивительно легко восприняла
переезд с одной стороны планеты на
другую. Жизнь для неё - вереница чудес! Как
хорошо, что я, её папка, могу делать эти чудесности для своей дочери. Дай-то
Бог!
Приближался Новый год. Первый наш
- в Сан-Франциско.
Город готовился к католическому Рождеству.
Таких ёлочных базаров я не видел никогда! Умопомрачительной
красоты сияющие стеклянные шары, игрушки! Живые ёлки всевозможных оттенков
зелёного!
Крепко держась за мой палец, дочь
тянула меня от одной сверкающей
витрины к другой. А иногда останавливалась и
любовалась причудливыми
завихрениями пара, который она выпускала из
своих губ в морозный воздух
вечернего Сан-Франциско.
- Папка, смотри, я дышу!
И мы накупили с ней... Нет, не
гору, а маленькую горку блестящих
ёлочных шаров. А ещё - большую серебряную
звезду. И ещё: голубую, в золотистых искорках, ель. Ростом в "три
Машка".
Мы привезли все эти чудесные вещи в свой новый
дом, внесли в гостиную и
поставили на жёлтые паркетины пола.
- Папка, ну давай посмотрим, что там, в
коробках!
- Машок, ты же сама всё это и выбирала!
- А я уже забыла, что я выбирала!
Быстрее, ну, пап!!...
Дочура теребит глянцевые банты,
разворачивая нетерпеливыми пальчиками
шуршащие разноцветной яркой упаковкой коробы и
коробочки, напевая и мурлыча что-то...
...Я ведь ещё не сказал, что петь
мой Машок любит больше, чем
говорить? Часто, сидя на заднем кресле машины и
глядя в окошко, она начинала
петь. Как птичка. И мы, едущие вместе с ней,
замолкали, слушая её песенку-
рассказ. Рассказ о сиюминутном, увиденном...
"Чукча" моя маленькая...
Вот и сейчас...
- Машок, о чём ты поёшь?
- Папка, я не пою! Я рассказываю игрушкам
о том, какую красивую ёлочку мы с
тобой купили для них! И как им весело будет на
её зелёных веточках!
- Дочка, а давай, ты пойдёшь, погуляешь.
А когда вернёшься, то все игрушки уже будут на ёлке!
- Нет уж! Ты ведь не знаешь, какой шарик
на какой ветке захочет жить. А я знаю! Они мне всё-всё рассказали!
Мдааа...
И вот я держу в руках свою дочь,
приподымая её повыше. А она
осторожно, пытаясь не уколоться, навешивает
серебряные нити сверкающих шаров на лохматые колючки ёлки. Одна - другая -...-
седьмая игрушка...
- Папка, ты мне всё платье измял!
- Ох, прости, дорогая, я не хотел!
- Вот теперь сам развешивай игрушки! А я
посижу и книжку посмотрю новую, хорошо?
- Конечно, малыш!
Из-за дивана достаётся огромная
книга сказок в розовом бархатном
переплёте.(Что?? Это же "сюрпризный"
подарок ей к празднику?!).
Дочь усаживается прямо на жёлтый
паркет, аккуратно подбирая под подол
нарядного синего платьица свои ножки в красных
башмачках. Рукой нетерпеливо
поправляет ободок, с трудом сдерживающий
тяжесть её каштановых локонов.
Раскрывает на коленях большие листы книги - и,
немного погодя, опять начинает
петь.
Но я уже не спрашиваю - о чём...
К чему? Пусть поёт! Моя малышка.
Плоть от плоти моей...
Вся её жизнь сейчас - как эта
чудесная книжка сказок.
И эта ёлка, на верхушку которой я
пытаюсь водрузить серебряную звезду -
тоже часть её сказки...
- Папка, ты криво звезду одел! Давай, я
поправлю!
И вот уже ручонки уцепились за мою
шею. А на моей щеке - тепло её
дыхания.
Не удержавшись, зарываюсь лицом в
пряди её волос, прижимаюсь губами к
её лбу.
- Папка, пусти! Не мешай!
И через пару секунд: - Ну, как?
- Чудесно! Если бы не ты, стоять ёлке с
кривой звездой! А
теперь пойди и позови маму, пусть
полюбуется на нашу ёлку!
И вот...
Выключены все лампы. Только мягкое
мерцание свечей и стеклянных шаров.
Все вместе, втроём, обнявшись, мы стоим
возле окна, за которым, в свете
уличных фонарей, со звёздной темноты неба
медленно падают огромные снежинки.
Новогодний снег...
Новогодняя сказка - для моей
дочери...