В

В. Нерусский.

«Стонущие монашки»

Сборник стихотворений - 2002.

Сияет розовая ночь...

Сияет розовая ночь.

Два платья снова стонут вместе.

Никто не сможет мне помочь.

Она – ее невеста.

Ее грехи – лишь бога тень,

Когда он тьму целует.

Когда не светит белый день,

То ночь собой торгует.

В широкой ванне суеты

Лежат теперь их души.

Карман вселенской маеты-

Лишь повод мысли слушать.

Так дно бутыли пыль вмещает,

Что в век осыпалась со звезд.

Так и она в душе летает

В бутыли темных грешных грез.

* * *

Монашки чтят Иисуса,

Мечтая его поцеловать.

Хотят знать его плоти вкус,

Чтоб душу его познать.

Но не сходит Иисус с картины.

Монашки берут огурцы.

Лучшие, что с витрины.

Они – зеленые счастья отцы.

Скопцы.

Скопцы сияют счастьем.

Толпа, толпа, толпа.

Обрезано ненастье.

Долой, долой врага!

Ненастье брошено в пролив

И быстро уплывает,

И корабли его встречают,

И салютуют, дым разлив.

А в тесных кельях – радость.

Приходит с неба бог,

И он дарует младость.

Он знает жизни прок.

Скопцы тебя зовут к себе:

Оставь судьбы награду.

Пусть паруса на корабле

Увидят снов усладу.

Восстань! Зачем тебе оно.

Ты к богу возвратишься вновь.

Листик.

Листик лег на нее.

Листик пробрался в постель.

Листик вошел в нее.

Листик там шебуршал.

Осень бывает мужчиной,

Бывает развратным судьей.

Листики облетают

Пространство с жаждой невыносимой.

Ищут тело ее нагое,

Пересыпанное пеплом ночей.

Желают глаз ее.

Желают губ ее.

Рот ее недостойный

Несет на себе холсты и масло

Уснувших художников,

Ненормальных, сверхвозбужденных.

Листик пропитан запахами

Дьявола, судьи гуманного.

Искры ссыпаются вниз,

Вползают, как черви, в сердце.

Черви точат яблоко,

Перерабатывая его в чистый,

Источающий здоровье сахар,

Сахар спокойной вечности.

На могилах.

Чаши таят тишину.

Черви целую луну.

Черви хранят вышину.

Счастье укрыто во тьме.

Ты не спишь в ее дне.

Не спишь в ее дне.

Доктор сидел пожилой.

Знал он прощенья покой.

Ты не поедешь домой.

Вешалка в доме стоит.

Дух на крюку том висит.

Тайну он жизни хранит.

Опочивальни пусть проснутся.

Я прохожу могильный путь.

Небес ворота отомкнутся,

Когда увижу смерти суть.

Там ты заснула. И мгновенья

Застыли в долгой тесноте,

И в непроглядной высоте

Гуляют всюду приведенья.

Монах.

Он составляет календарь.

В его мозгах – фонарь.

Он сам себя познал до дна,

Испив бокал вина.

Стоит в тумане монастырь.

Он положил себе пластырь.

Но, наблюдая щель в заборе,

Он говорит: загадок нет.

То бес гуляет на просторе.

С собою – разве ж это греха свет?

Когда болеют вечера,

И фонари небес ласкают

Все, что без света обитает,

Он замышляет в жизнь побег.

И то – бесовская пора,

Ненужный суд последних нег.

Волк и монашки.

Как инквизиторские ночи,

Где кровь, чернея, не поет,

Зима расправила очи,

Монашки хотели в полет.

Их стены, белея, держали,

И хладно вбирали жар.

И – волка в лесу поймали.

Был он ни стар, ни мал.

Он к человекам не тянулся,

Но слыша стяжанья сердец,

Плотью в судьбу протянулся,

То был то ль венец, то ль конец.

Он ночью выл, волновался.

Звенела цепь в ночи.

И вот однажды оторвался.

И полетели кирпичи.

Но в кров молящейся монашки

Влетел. Слюна его текла.

И запылала кровь милашки.

И отдалась ему она.

Всю ночь не мог он отвязаться.

Такое волчье естество.

Но скоро он к другим прорвался

И показал всем мастерство.

Его убили на рассвете.

Рыданьям не было конца.

Но вскоре появились дети

От оголтелого отца.

Они, казалось, человечны.

Они сосали молоко,

Но повзрослели быстротечно

И возвещали далеко.

Один кричал – конец настанет,

Земля падет к ногам огня,

И мир трясения раздавят,

Грехи рождения обняв.

Другой с ножом от всех таился,

И вскоре начал нападать.

Он. Окруженный, удавился,

Боясь мучений свет узнать.

И много, много их бродило,

Кусая дичь по всей земле,

И в жажду ночи уходило

На инквизиторском огне.

Зубы в лесу.

В лесу лежали зубы.

Чьи-то выбитые зубы.

Зайцы, жители ада,

Чья шерсть наждачной бумагой

Стирала кожу с грешников,

Подбежали и спросили:

Чьи это зубы?

Чьи выбитые зубы?

Они отправились дальше,

Волоча за собой мешки,

Полные зеленых, усталых,

Заплесневелых костей.

* * *

Гниющий мозг живет и пахнет.

Он хочет сдаться маяку.

Поэт за ручкой тихо чахнет.

Он не продастся никому.

Его тюрьма – его идея.

Он храм на мозге начертал,

А коль пришли из мрака звери:

Он их к служению призвал.

Ночь в Эншеде.

Кому-то в руки вбивают гвозди,

Наливают кровь в бокал,

Заставляют пить собственное тело,

Заедая церковным хлебом.

Так он становится Христом,

Медленным и пречистым.

Память его сдирают,

Приносят ее врачам, и они едят ее.

Они построят храм из собственной кожи,

Натянув ее и покрасив,

И пойдут по земле,

Рассказывая о новом Христе.

Вселенская боль.

Поезда ждут отправления.

Дверца опять не трещит.

Человек любит волнения,

Но других навсегда винит.

Человек тренирует солнца,

И тренируется сам.

В его непростое оконце

Запрыгивает птичий гам.

Вселенская боль выползает.

Она – в непрощенных весах.

Навеки на дне завывает

Чудес неразгаданных мрак.

Вселенская боль без сомнений

Полюбит его одного,

И включит прибор развлечений:

Всего или ничего.

На рубежах.

Ты спишь в Интернете.

Ты не замечаешь.

Он сзади подходит.

Он тебя начинает.

Шуршит обверткой.

Фантик снимает.

Медленно жрет,

От счастья тает.

Ты думаешь, что христоносна.

Но он – лишь червь,

Распятый роскошно,

Провоцирует чернь.

Его пинали,

И было за что,

Потом растерзали,

И он снова пришел.

И он, возбудившись,

К тебе прорвался.

И – обосновался,

В лоно пробившись.

Траур, прохлада,

Лавры весны,

Стоит без отрады

Дом Сатаны.

Тебя он хоронит

И отпускает на волю.

Лучшая доля –

Крест в груди стонет.

* * *

Я вижу, как снимают крышку

И лижут утомленный мозг.

И капает слюна,

И запах челюсти гнилой

Проходит внутрь.

Стенает жертва.

Ей плохо навсегда,

Ведь мозг едят не сразу,

А целых двести лет.

По крошке он щипает,

Чтоб подарить ее –

Святую боль.

Кол.

Сияет кол серебряный.

Сияет как звезда.

Он, святотатством сделанный,

Его целует мзда.

Стоит толпа. Передний видит –

В работе развеселый стул.

Она, толпа, в экстазе воет,

Глубокой смерти яркий гул.

Им предстоит на трон подняться

И с новым богом обвенчаться,

И – править, серебро вкусив,

В себе сиянье ощутив.

* * *

Может быть, никто не вернется.

Война – это черви внутри.

Может быть, смерть обопьется,

Скажет – дверь отопри.

Мы вместе войдем в этот бар,

И там поцелуем друг друга.

Табачного дыма угар

Споет нам гимны разрухи.

* * *

Коллекции людей.

Он полон сверхидей.

Он экспериментировал с чернью,

Пришивая к ней новые руки.

Почему ему можно?

Почему мне нельзя?

Я хочу осторожно

Чье-нибудь сердце взять.

Я ночью курю, не сплю,

Читая библию отцов,

И там, в глубине, пою,

Слыша подземный стон.

Он никого не убил.

Он просто колеса к кому-то пришил.

Проведя исследования,

Он выявил смысл работы мышц.

Человек в желудке у кита.

Щупаю, щупаю.

Меня гладит ворса.

Я еще думаю.

Я – его упса.

Он, наверно. Кайфует,

Ведь я его щекочу.

Но он многим рискует:

Ножом я его проучу.

* * *

Мир еще жив.

Жизнь вдоль велосипеда течет.

Бог опасен и лжив.

Сосланный вниз идиот.

Сатана расправит флаг революции,

И мы победим!

Девочка в темноте желания и теннисная ракетка.

Зачем есть стены?

Трогать и плакать!

Стены хотеть!

Войдите, расширьте меня!

Рвите на части!

Зовите строителей,

Рьяных, с водкой и пивом,

С мешками в роли подстилки.

И – теннис. Вот он!

Его рукоятка!

Движенье навстречу ночам,

До самого края ночей!

Рви меня, теннис, на части!

Играй мною, делай победы!

Сдаюсь темноте!

Сдаюсь, себя убивая!

Девочка и склад стеклотары.

Игры.

Игры в бутылочку!

Идем. Сейчас гроза.

Мы помечтаем за игрой!

Съедим конфеты и постонем,

Стечем к подземным водам,

Прокричим, желанья извергая,

Теряя разум свой.

Кобели.

Мерцают звезды в вышине.

Сидят коты, и окна тонут.

Желает сука в тишине,

И кобели ее догонят.

Свисают жарко языки,

Кто подбежал – тому – лизать.

Желанья чисты и легки –

Ведь предстоит себя вязать.

А, слипшись, думать неохота.

Пуская другие постоят.

А так – подхвостная икота,

И пусть она несет щенят.

Коты в тревоге наблюдают.

Но им то что – они дурны.

Они на скорости вонзают.

Их мысли суетно-черны.

Горит звезда, звезда собаки,

Танцуют кругом кобели,

Они взволнованы до драки,

Ведь за нее –на край земли!

Ее любовь доступна многим

А запах – вешние сады,

Она не будет одинока

С печатью ветреной звезды.

Миссис Райт.

Принимает, обнимает

Ласковая фиалка.

В свои 60 лет она летает,

А также она – гадалка.

Она – не паутина,

И в ней не живут пауки.

16 лет перед нею – рутина,

Стертые сапоги.

Она каждый день молодеет,

Развлекается и смеется,

Ей будущее всех виднее,

Но в вечность она не рвется.

Она зазывает юность,

Словно росянка – мух,

И отдает им сутулость,

И подопревший дух.