Предисловие

 

 

Город пиджаков произвел Лограна в рыцари. Вино и перо, – вечные доспехи пилигрима, были обращены на мир. Мир не терпел подобного обращения и начал защищаться. Ультиматум о войне Логран получил по почте. Он долго и усердно вел приготовления к боевым действиям. Ничего особенного не происходило в эти дни, дни подготовки к войне. Логран готовился, мир ждал, а война не начиналась.

Однажды пришел час, и Логран понял, что он должен принести начало. Начало было странным, но как оно – выглядело  никто не знал.

Были опрокинуты на ум тома книг, но и в них не было ни единого намека на начало. А час продолжался. Его тяжелая сила давила со всех углов и щелей пространства; в каждом вздохе и в каждой мимолетной мысли чувствовалось его присутствие:

« Минуты – чугунные руки,

  Минуты – преступницы дня,

  Нет в мире надежней науки,

  Науки, что лечит меня»

Родились в ожидательной душе Лограна странные строки,  и он нашел старое вино и повел с ним беседу. Беседа  шла по душам, лишь иногда в нее вмешивались сигареты. Но и они не противились и со вкусом слушали их туманные реплики.

А час все продолжался. Когда с вином были выяснены все разногласия и сходства, Логран вышел из ожидания. Он долго ходил по комнате, пока его взгляд не встретился с зеркалом. Это творение умелого мастера уже долго жило на стене. Ему так наскучил весь мир и все окружающие его предметы, что оно просто накрылось пологом пыли.

« Странно, - подумал рыцарь Города пиджаков – оно ведь обитало здесь еще за долго  до меня. Оно видело этот мир раньше, когда тот еще был другим миром,  миром, который терпел всяких людей, всяких разных, и даже таких как я. Мир, который еще не был повенчан с войной. Мир без пристрастий и условностей. Мир без конца.

 

Но этот мир не знал меня. Я всегда знал, что неожиданное появление всегда нарушает чьи-нибудь планы. Хотя план не рушат, его разминают – но какая разница, ведь все уже произошло. Я стою здесь, мои доспехи еще острее чем прежде, и мой ум еще закаленнее и яснее».

   После этой мысли он положил руку на лик пыльного зеркала и уверенно его погладил. Под многолетним слоем, под старческим ожиданием, ему засветилось навстречу молодое и беззаботное лицо этого странного создания. Он увидел, что зеркало живо. Оно улыбалось ровными отражениями, и все предметы вокруг его стали веселыми. Лограну даже почудилось будто вся комната сделалась от этого больше и просторнее, и это все нельзя было принять за обман.

Реальность явившегося пространства была честнее и явственнее, чем правда, которую мы примеряем на себя каждый день. Вглядевшись пристальнее, Логран увидел другую комнату, другие окна и другой мир. Да, именно другой мир, который терпел пришельцев, которые его могли тревожить своими жизнями. Это  было терпение гордого льва, которому назойливые ткачики – лишь благо, ведь они оберегали его от всяких ненужностей. Но люди – не санитары для мира, они лишь его временное состояние, как долгое выздоровление после тяжелой болезни. И если даже последствия не приятны, все же желанны, а порой желание лечит лучше всяких снадобий.

За этими раздумьями Лограна застал мир, который проник в его комнату. Он шел воевать, поэтому его экипировка была под стать его желанию, горела смертоносным огнем. Мир нес в себе оружие, оружие людского безразличия и собственной значимости.

Однако, Логран даже не обратил внимания на его визит. Мир был очень удивлен таким отношением со стороны противника. Он посмотрел на Лограна и перевел свой гневный взгляд на зеркало, которое ему в ответ радостно заулыбалось. Удивленный еще больше, мир уже не мог оторвать своего взора от этого странного предмета на стене. Он долго и упорно смотрел в манящую глубину зазеркалья, пока он не увидел нечто такое, что заставило его забыть обо всем. То что он увидел было страшным и интересным, манящим и отталкивающим, но самое главное – до боли знакомым, но почему-то забытым. Это нечто, казалось, погружено уже где-то в глубине минувшего, под толстый слой ила времени. Это нечто было как бы утеряно навсегда. Он увидел …  .

Мир подошел к Лограну и положил ему на плечо свою могучую руку, и глядя  с улыбкой в его недоумевающее лицо произнес: « Знаешь, друг, однажды были зеркала….. 

 

 

 

 

 

Особенности мужской моды

 

 

Костюм любимый стал вчерашним,

Неотвратимой явью стал.

«Вернуть ушедшее – не страшно», –

Знакомый доктор мне сказал,  -

Мужская мода к вам явилась,

Ее примите, как настой,

Мужская мода – закалилась,

Вы для нее теперь герой.

 

Она не терпит отрешений

И горек принятый настой,

Ее создатель – странный гений

Следил пороком за судьбой».

Порок - не радуга, я знаю,

Звезда сияет, но не жжет,

Одну лишь мысль теперь пытаю,

Когда наступит мой черед.

 

Версаче сердце свое кинул

И покорился злой судьбе,

Мошино все грехи отринул,

Уйдя по адовой стезе.

Я им не верю, тем героям,

Что одолели славу лет,

Я лишь задумчивым настоем

В душе своей ючу навет.

 

 

 

Душе моей не стать такою,

Особой модою мужскою,

Я ей дорогу выбрал сам,

Рванувшись духом к небесам.

О, мода, странных дней свершенье,

Даешь ты каждому свое,

Триумф, рутину, пораженье

И жизнь, как странное жнивье.

 

 

 

 

Шестое путешествие в Рим

 

На украденной колеснице

Мы случайно заехали в Рим,

Солнце билось о медные спицы,

Был возница немым и глухим.

В этом логове нег и порока

Мы случайными были людьми,

Наша жизнь – кинжал и дорога,

А иное – попробуй возьми.

Умудрено Юпитер взирал

В иноземные, смелые лица,

Когда Вакх нас к себе зазывал

Италиийская пела столица.

И, как капли кифарской смолы

Застывали под вечер причастья,

Мы с тобою, мой друг, прощены

Этим логовом пьяного счастья.

А на улицах праздничный шум,

А на улицах пьянствует лето,

Мессалины с глазами акул

Нас ведут и ласкают при этом.

Ведь в пороке все люди равны,

Люди – спички в коробке природы,

И патриции тут и рабы,

Гордо чтут ее вечную моду.

Мы в вертепе скользим по телам,

Все находится в тесном движенье,

Лишь к утру, сытой похоти храм

 

Бросит наше с тобой  воображенье.

Город – сдался, и города – нет,

Мы бредем под цветущей зарею,

Колизей, как суровый корвет,

Молча реет над Тибр-рекою.

Но душа снова хочет тепло,

Вечный город, мы снова вернемся,

И с Каллигулой выпьем вино

И в тебе новой верой проснемся.

 

 

 

 

Человек-патефон

 

Человек хочет людям излиться,

Человек хочет с радио слиться,

Его голос – букет ярких фраз,

Он до звезд докричаться горазд.

 

Провода телефонные спали,

Звезды в гости его не позвали,

На панели души – тишина,

И он понял, что это – беда.

 

Плоть молчит, но кривляясь от боли

Человек умирал от неволи,

Звуки – слабы, молчание – сильно

Тишиною безмолвья могильной.

 

Соловей лишь разбойник умен,

Он умел в голос вдавливать сон,

А простое кричанье – утрата,

Даже для говорливого брата.

 

 

 

 

 

 

 

 

Ковровая история

 

Твое отражение – маска,

Любовь – нереальность, а сказка,

Душа у меня – магнит,

К себе он тебя манит.

 

И мысли твои, как нити,

Плетутся клубком наитий,

Я вижу их злую игру

Когда отхожу ко сну.

 

На ложе цветок не завянет,

Я знаю, другим он станет,

Вода не поможет ему,

Его я меж книг сберегу.

 

Но с памятью страсть не роднится,

Живою ей хочется виться,

Играть, вовлекать, волновать,

Ее королева – кровать.

 

Устала – ты в вечном движенье,

И капельки пота, как мед,

Я знаю, что страсть – искушеньем

Тебя в дом порока ведет.

 

 

 

 

 

 

 

Тибетское радио

 

День, как новое стенанье,

Я прощен чужим признаньем,

Чувства – мягкость, чувства – воск,

Для меня – ненужный лоск.

 

 

 

Чемодан в углу таится,

Я от мира отключен,

Мутный свет в окно стучится,

Глух и нем мой телефон.

 

В рюмках стынет ожиданье,

Мне очнуться нету сил,

В летаргии покаянья

Взор мой пламенный застыл.

 

Я подобье милой тени

Не искал в чужих глазах,

Память высохло растеньем

И рассыпалася в прах.

 

Дым мозги мои проветрил,

Дым табачный – строгий друг,

Вот, забытые поверья

На душе сомкнули в круг.

 

Одиночество – жестокость,

Но исчахнет под иглой,

Животворным мутным соком

Я наполнил разум свой.

 

Вот идут ко мне понятья,

Мне знаком их каждый слог,

Знаю, знанья – как проклятья

Я в душе своей берёг.

 

Но во тьме существованья

Все мы – странные созданья,

Репортаж с других миров

Заменяет тягость слов.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Креатура монахини

 

Для тебя невозможна хвала,

Отчуждение – кроткая сила,

К алтарю ты мечты привела

И к закланию их опустила.

 

Они пали, как рыбы о лед,

Коченея на каменных плитах,

Монастырский довлеющий свод

Поглотил ускользавший их выдох.

 

Путь смиренья – стезя для мольбы,

Он иллюзией странной наполнен,

Ее светом питаешься ты,

И тебе  помешать  бог не волен.

 

И подмога небес в твой удел

Не спустилась в священном обличье,

Замыкаться в себе – не предел,

Ты стоишь на пороге двуличья.

 

В теле теплом худом, как судьба,

Чужедальная власть ослабела,

Помутнела святая вода

И под рясой душа оскудела.

 

Темной кельи чурается свет,

Здесь становится странным явленьем

Жизни набожной пост и обет,

Словно чьей-то судьбы повторенье.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Образ автобуса

 

 

Ехать со мной не бойся,

Знаешь, – мой секс горяч,

Ночью скорей накройся,

О том, что прошло – не плачь.

 

Жизнь от нас сбегает,

Мы ее ловим сном,

Жизнь с нами играет,

Игра – ее первый дом.

 

Ее там отыщет сильнейший,

Кто ферзем встречает явь,

А также, совет старейшин

Магов из разных стран.

 

Второй ее дом – дорога,

Длиною дорога в век,

Идешь от родного порога

До смерти  по ней, человек.

 

Мы сядем с тобою в автобус

И  будем ее нагонять,

Объедем пускай весь глобус,

Нам нечего больше терять.

 

Ехать со мной не бойся,

Верный автобус – судьба,

Ночью быстрее накройся,

Ночь закрывает глаза.

 

Скоро, я точно знаю,

Когда седина победит,

Жизнь свою настигая,

Найдем только холод плит.

 

Но ничего не пугает,

Но ничего не болит,

Образ автобуса знает

Где холодней гранит.

 

 

Господа опрошенные

 

Их речь – крылатые понятья,

Слова – и язва, и бальзам,

Вы, господа, по жизни – братья,

А не по жизни – просто хлам.

 

Любые знанья – труд скабрезный,

Зажгут в сознание огни,

Слова любые – бесполезность,

Если понятьем не сильны.

 

И я, и вы, мы все частицы

Других миров и дальних сфер,

Вбираем жизнь по крупицам,

Не принимаем крайних мер.

 

Я знаю, мера – для сомненья,

Иного счастья не познать,

Судьба – сплошное повторенье

И смысла нет ее, пытать.

 

Но рок, судья идей высоких,

Опросит строго, господа,

И вы, лия любые слоги,

Что вы ответите тогда?

 

Машина к людям непреклонна,

Вы все пойдете на утиль,

Чтоб в яслях новая мадонна

Могла родить непрежний стиль.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Развлечения с топором

 

Я смотрю – се человек,

На окна темного дома,

Я на лес обречен, дровосек,

Нет милее мне этого крова.

 

Глянет месяц в ночное село

Осторожным и желтым оком,

И узрит отраженье мое

В черном зеркале сельских окон.

 

Дровосек – словно навья печать,

По ночам прихожу я в жилища,

Помогаю людей провожать

В край, где их никогда не отыщут.

 

Кровь стечет красным воском в траву,

Облегчению боль не преграда,

Снова в лес я к себе побреду,

Дровосек – се  такая отрада.

 

 

 

 

 

 

 

 

Серп и губы

 

Звук мечты не стирают столетья,

Он не может родниться с толпой,

Ветер смерти его не заметит

И не смоет незримой волной.

 

Этот звук ты смирила с толпою,

Твои губы в помаде тоски,

В них улыбка таится нагою,

В них любые звучанья легки.

 

Небо вынуло розовый серпень,

Ты летала мечтой над звездой,

Знаешь, небо многое терпит,

Вас бродящих по космосу – рой.

 

Ты вернулась. Все звуки забыты.

Губы спят, для любви не свежи,

Только звукам свобода открыта

Меж рогов ущербленной луны.

 

 

 

 

 

Мания достижения

 

 

Никто кроме нас не услышит,

Никто не поймет кроме нас,

С тобой мы – летучие мыши,

И ночь – наш священный Парнас.

 

Ажурная вязь небосклона

Вдавилась в бумажную тьму,

Луна ожелтила все кроны

Деревьев и всю их листву.

 

Махают бесшумные крылья,

Нам странникам свет ни к чему,

Любовь, как простое бессилье,

Мы сбросили в жадную тьму.

 

Себя обмануть – грех тяжелый,

Душа – тяжелее свинца,

Мы жизнь развенчаем сурово,

Мы – дети  крови с под венца.

 

Скорее летим в неизвестность,

Возврата не будет, поверь,

Нас примет извечная местность

Входи: человек или зверь.

 

 

 

Парад пристрастий

 

 

Я скажу тебе без пристрастий:

Этот мир погубили страсти;

Отсканируй взором толпу,

Маска страсти всегда ей к лицу.

 

Раньше были столпыни света:

Кочубей победил Пересвета,

Пересвет поверг Кочубея,

Вот борьба, вот жизни затея.

 

Пиджаки нам пришлись по нраву,

Мы мешали любовь с отравой,

Карнавал не замедлил ждать,

Мы спешили весь мир удивлять.

 

Удивление – признак героя,

Для себя мы иное откроем,

Ожидание, слава, борьба,

Если нужно – тюрьма и сума.

 

Покоряется жизненный круг

Начертаниям твердых стремлений,

Как награды – и воля, и дух,

Закалятся в извечном движенье.

 

 

 

 

 

Коварная граница

 

 

Граница лазутчикам снится,

От этого им не спится,

Агент, ты снимаешь Ложь,

Ее ты домой ведешь.

 

На жаркой вчерашней постели

Вы вместе упорно потели,

Но утром – противна  явь:

Скорее флаконы ставь.

 

Друзей успокой безразличьем,

Ведь жизнь твоя – двуличье,

Проникнись хмельной тоской,

Коварство веди домой.

 

И снова ты в душной постели,

Утехи все силы подъели,

А явь не противна, а так,

Ты утром идешь в кабак.

 

Похмелье – тщедушная святость,

Но в черепе – грома раскаты,

От жизни тебе не спиться,

Ведь знаешь, – коварна граница.

 

 

 

 

Сад

 

Над рекою, в таверне заката

Веселился косматый туман,

Мы вином расправлялись с утратой,

И весельем искрился стакан.

 

 

 

 

Хмель на разум накренился тяжко,

Ревность вспыхнула горьким огнем,

Мое чувство к тебе – лишь промашка,

Знаю, ты все мечтаешь о нем.

 

Он последний, кому ты отдала

Свою сладкую нежную плоть,

Золотое дыханье сандала

Он не смог от тебя отколоть.

 

Перед ним оголила ты душу,

Он увидел ее наготу,

Хоть я зол, ты спокойно послушай,

Ничего от тебя я не жду.

Сад был прав, я ему доверяю,

Чувство всякое – ложь и обман,

Я тебя в эту ночь отпускаю,

Ночь прощения – мой талисман.

Знаю, встретишь ты солнце другою,

Знаю, свежей покажется кровь,

Только я – пловец над судьбою,

Я вином покараю любовь.

 

 

 

 

 

 

Не прижимайся!

 

Мир – не стрихнин, а ночь – не клей,

Ты с жизнью счет сводить не смей,

Решетка будней, как тюрьма,

Ее ты создала сама,

Не прижимайся!

 

Потоки слез, как кровь из ран,

Печаль – твой вечный талисман,

Простор зовет, ему открой

Уединенных дней покой,

Не прижимайся!

 

 

И сердце снова расцветет,

И солнце радости взойдет,

Диана милая моя,

Увидишь ты чудес края,

Не прижимайся!

 

И боль глаза не расслезит,

Не испугает боль ланит,

К тебе приду – я твой король,

Меня в себя пустить изволь,

Тогда прижмись.

 

 

 

 

 

Карманная судьба

 

Я тебе служу, я – собака,

Верность зубы мои заточила,

Ты живешь под влиянием мака,

Морфий – это печальная сила.

 

Губы сохнут и хочется дозы,

Кровь соседа ее не заменит,

У тебя по коже – морозы

Истомленною стужею веют.

 

Пусть на венах пчелиные раны,

Радость в шприце – ее не заменит.

Ты прочла письмо от Лограна

И тебе захотелось в Гвинею.

 

Он покинул тебя, Персефона,

Как Аид, что уехал на дачу,

Мне жжет темя собачья корона,

Я лежу, трехголовый, и плачу.

 

 

 

 

 

 

Отшатнись ото сна, королева,

Слышишь, Цербер влюбленный страдает,

Ожиданье повенчано с гневом

И со мной, как с собакой, играет.

 

 

 

 

 

 

 

Сны Мёбиуса

 

В душе разнежился размах

Вкраплений редкостных миров,

А на вечерних облаках

Лежит Морфей, начальник снов.

 

Желанье – груз, оно – предел,

Самообман в нем обитает,

Я думой горькой поседел,

Я своей лентою играю.

 

Жнивье души таит печаль,

Исполнен ей, я вижу тени,

Миров таинственная даль

Излечит разум мой от лени.

 

На всех раздумьях – вспышки сна,

Они – престранные явленья,

В душе моей поет зурна,

Как чьих-то жизней повторенья.

 

Часы здесь долго не живут,

Они вращаются колесно,

И коршун черный, коршун Мут

С небес взирает оком грозным.

 

 

 

 

 

Все дальше в сон душа летит,

Душа – стрела, но сон – магнит,

Ко сну пристав, она сольется

И утром негой разольется.

 

Очнусь я с новою душой,

Как незнакомкой на постели,

И, кошелек, достав тугой,

Ей денег дам за все недели.

 

 

 

 

 

 

Резиновые птицы

 

Истина жизни – в ошибках ума,

Что для тебя я могу отдать?

Ты мне носила вино иногда,

Наша любовь – лишь бутыль да кровать.

 

Странные птицы, вороны судьбы,

Кружат над нашим крыльцом,

Я так устал от их клекоты.

Сходи-ка еще за вином.

 

Музыка – это салат семи нот,

Птицы, спускайтесь клевать,

Я уважаю крылатый ваш род,

Такими как вы мне не стать.

 

Тени от крыльев – тугой каучук,

Тени укрыли наш дом,

И в этой тьме зарождается звук,

Который мы глушим вином.

 

 

 

 

 

 

 

Путешествие наизнанку

 

Нужно верить, чтобы курить.

Сигареты – раздумия красят,

Нужно жизни сильнее быть,

Быть таким, как полковник Васин.

 

Жизнь, как лист на осенней воде,

Волны смерти его потопят,

Ничего не оставят земле,

Ошибается тот, кто копит.

 

Дом живет в каждом из нас,

Дом – преграда, но сила в дороге,

Дух скитаний еще не угас

Для того, кто стучится к богу.

 

Заночуй одинокой в лесу.

Страхи прежние тьме покорятся,

Духи леса тебя не спасут,

Но, лишаясь, – забудешь бояться.

Хочешь видеть в колесах судьбу?

Знаю, ты в свое твердо веришь,

Когда идамы тебя поведут,

Ты за смертью захлопнешь двери.

 

 

 

 

 

 

Семейные размышления

 

До рожденья – все было иначе,

Ожидания всех излечили,

Мы сидели, как Будды, на даче

И траву удрученно курили.

 

 

 

 

В этом липко-спокойном куренье

Мы – песчинки, мы падаем вниз,

Наши думы – секунд измеренья,

Наши души – случайный каприз.

 

Мы – ничто, это имя не свято,

Не нашли мудрецы аксиом,

До рождения жизнь – утрата,

А потом – мы покурим вдвоем.

 

Мы к раздумиям шли не случайно,

Дым – как явь, но стареет в крови,

И раздумья, как старые тайны,

Нам подносят надежд косяки.

 

 

 

 

 

 

  

 

 

Крысы – цветы подвалов

 

Подвал – богема тьмы укромной,

В ней звуки с плесенью дружны,

Со всех углов сливаясь дома,

Они под пыль погружены.

 

Сквозняк подпольный витиеватый

Целует сырость чахлых стен,

Как в храм насупленной Гекаты

Приходит воздух перемен.

 

Под опереньем паутинным,

В соседстве с плесенью седой,

Цветут подвальные глубины

Крысиной шумною возней.

 

 

 

Очарован их ароматом

Шуршанья, визга и грызни

Был чародей один горбатый,

Он понял крыс, они – цветы.

 

Спустись же в нижние пределы,

Там ты увидишь этот цвет,

Что наши трогает уделы

На протяженье многих лет.

 

 

 

 

 

 

 

Радуга похорон

 

Шекспир не тот, кто знаменит,

Того не узнали потомки.

Лиричной душе, слава – магнит.

Как для бриллиантов – котомка.

 

И гений решил одурачить мир,

Он выдал за себя другого,

Сонетов и драм  творец и кумир

Желал себе счастья простого.

 

И люди поверили в честную ложь,

Поверили мифам и свиткам,

Душе, не ведавшей сладкую дрожь,

Восторги – как мрачные пытки.

 

Цвета перламутра подобны огню

Что солнце в дожде размешало,

Свобода души не венчает толпу,

Но едкое вытащит жало.

 

 

 

 

 

 

И яд не смердит, но рождается стих

В палитре подлунного света,

Для славы земной его гений утих,

Ведь слава не ищет ответов.

 

 

 

 

 

Реплики прокаженного

 

 

Я лепрозория бессменный патриот,

Я не могу не радоваться гною,

В решетке солнце я встречаю у ворот,

Повенчан я лишь с темной тишиною.

 

И тишина влечет меня собой

В великий город, как на поле битвы,

Я прохожу по гулкой мостовой,

Поизношу проклятья, как молитвы.

 

Я проводил в дорогу прежний мир,

И кровь кипит, и лопаются вены,

Хоть жизнь – помойка и мораль – сортир,

Я знаю точно, – будут перемены.

Но в ожиданье холодеет кровь,

Я принимаю сумрачное братство,

Пусть грянет гром и будущая новь

Не даст смотреть в людское святотатство.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Календарь - кокаин

 

Календарь – будней бог,

Триста шестьдесят пять ног,

И столько же глаз и рук,

Он распорядков худрук.

 

Иллюзия – тоже бог,

Без нее никто бы не смог

Любить или презирать,

Надеяться, верить и ждать.

 

А сон – это бог ночной,

Он сладкой ласкает мглой,

К нему расположен ум,

Уставший от разных дум.

 

Кругом все – божественный знак,

Как храм, почитаем кабак.

Во всем проявляется бог,

Но я в него верить не смог.

 

Сегодня я буду один,

Ко мне лишь придет кокаин,

Он время отменит мне,

Ведь я изменил судьбе.

 

 

 

 

 

Затухание глаз

 

 

Мы вышли из дома порока,

Порок в нем остался один,

Мой предок был родом с Морокко,

Его погубил никотин.

 

 

 

Природа нам мутит рассудки

Дыханием вечным своим,

Вино, кабаки, проститутки

Остались у нас позади.

 

Обочина мыслей разбита,

Похмелье – тревожная явь,

Нинон де Ланкло, ты забыта

И наше сознанье оставь.

 

Одно оправданье – свобода,

Одно наказанье – тюрьма,

Мы вышли с простого народа

И знали все прелести дна.

 

Утихли порочные страсти,

Сегодня, пусть вольны мы раз,

И жизни пустые напасти
Пусть тушат свечение глаз.

 

Кто вечное понял, то знает,

Кто кровь потеряет, – поймет,

Живой только тот, – кто играет,

А сильный, - кто молча уйдет

 

 

 

 

 

Почти что дно

 

Он лежал. Он – явленье,

Вечность что удивляет,

Удивит, и с теченьем

На дно смерти впадает.

Там он станет сильнее,

Что для демона ад,

Удивит он больнее

Лишь вернется назад.

 

 

 

Урна счастья

 

Ты меня не ищи, не зови,

Каждый миг ожиданием полон,

Ты мечтаешь купаться в любви,

Погружаясь в ласканья, как в волны.

 

Я – разлуки  доверчивый сын,

Ты – иллюзии дочь, к сожаленью,

Мне вино да перо господин,

Я к иному причастен явленью.

 

Ищешь честности в мире людей,

Себя даришь коварным скитальцам,

Ты на троне б хотела сидеть,

Миловать и казнить взмахом пальца.

 

Что могу я тебе рассказать?

Жажда счастья к безумству стремится,

Ей ты душу мечтаешь продать,

Счастье – урна и может разбиться.

 

Ожиданье умрет как всегда,

От осколков на сердце увечья,

Ты бредешь в этой жизни одна,

Ведь судьба у тебя человечья.

 

 

 

 

 

Концертный человек

 

 

Слова, как строки из афиш,

Слова – цветны, как попугаи,

В кармане прячешь ты гашиш

И с публикой играешь.

 

 

 

 

Под рампой сердце не болит,

Ты много масок примеряешь,

Ты афоризмами набит

И ты живой – когда играешь.

 

Судьба иная не нужна,

Твоя Голгофа – эта сцена,

Иди по ней, душой дрожа,

Пока не вырвешься из плена.

 

 

 

 

 

 

Нетипичные дни

 

 

Секунды не считал я никогда,

Ведь миг мелькнет, в минувшее впадая,

Вот стала мертвою вчерашняя вода,

Еще вчера, что золотом играла.

 

Секунды не считал, а часом жил,

А тот, как черепаха, шел лениво,

Я вечность к себе в гости пригласил,

Она казалась самою красивой.

 

Но дни пришли, такие, как года,

И в каждом часе пряталась эпоха,

Остался я влюбленным навсегда

В нее, до истощенья всяких вздохов.

 

Но вечно так, сидеть и воздыхать,

Не мог я, как бы не хотелось,

Нельзя душою вечность обнимать,

Пускай хоть даже вечно ее тело.

 

 

 

 

 

 

О чем думают негры

 

Раздумья черные, без пыла и без жара,

И дух летал над льдом Калиманджаро,

Отец твой был колдун, он вуду знал,

Но ты об Африке мечтал.

 

Ты видел женщину, стройна, глаза газели,

Тебе принадлежать они хотели,

Но ты один, один, как баобаб,

Судьбы тяжелой заклейменный раб.

 

Копье мозолит твоих предков руки,

Они в саванне проживают муки,

Сезон войны выходит на тропу,

Но ты не служишь племю своему.

 

Ты потерял свободу во Флориде,

Но вновь найдешь ее теперь в Аиде,

Напейся кавы и ложись поспать,

Раздумья черные со снами разбавлять.

 

 

 

 

 

 

Шары импрессиониста

 

Моя совесть эмигрировала,

Вновь я помыслами чист,

Злом душа прооперированна,

Я – судьбы импрессионист.

 

Я писал с себя сюжеты,

Мои грезы – бильярд,

Словно странные наветы

В лузу сердца гонят шар.

 

 

 

 

 

Краски замерли в мольберте,

Шар – как прежнего тоска,

Мне дает на все ответы

Свистом кия у виска.

 

Жизнь – открыта, жизнь – бумажна,

Я хочу ее спалить,

И взглянуть на мир отважно

Чтоб с шарами говорить.

 

 

 

 

Созвездие ног

 

Ноги милой – предмет на рояле,

Две дороги, ведущие в рай,

Эти ноги меня приглашали

Заглянуть за приподнятый край.

В том краю засыпало светило

Словно еж, на колючих лучах,

И меня оно мило манило,

Предвкушенье играло в очах.

Ночь настанет, но я не поверю,

Я по запаху слышу его,

Дикой хваткою сильного зверя

 В потайное проникну я дно.

Чуть покажется счастьем усталость,

Все со дна я с собой не возьму,

Я впитаю лишь самую малость,

Упоенный, – тихонько уйду.

Обернусь, но светила не видно,

На рояле ночует свеча,

Потерять, что имел не обидно,

Я пойду на прием до врача.

Только в памяти возятся звуки

И сияет созвездие ног,

Чтобы были так трепетны руки

На путях этих милых дорог.

 

 

 

Универсальные эмоции

 

 

Я среди шума узнаю

Улыбку резкую твою,

Народ галдит, народ – дурак,

Она лишь добрый знак.

 

Ты все заставила сиять

Своей улыбкой колдовской,

Но свет ее не смог понять,

Что я не твой герой.

 

Толпе – толпиться,

Солнцу – греть,

Тебе – улыбкой стать,

А мне в твое лицо смотреть

И о тебе мечтать.

 

Но грезы – глупость, как приор,

Улыбка лишь свята,

С судьбой закончит разговор

Исчезнувши с лица.

 

 

 

 

Японские звезды

 

 

Много звезд в японском небе,

С Фудзиямы – не достать,

Очи ночи, икра с хлебом,

Вас мне хочется обнять.

 

Я спросил, о чем же звезды

С вами светом говорят,

Но глаза – две карих розы,

Словно рай и словно ад.

 

 

Приговор прислали почтой,

Я люблю вас, вы – беда,

Знаю, звезды мне пророчат:

Обо мне грустит тюрьма.

 

Ты свой взор во тьме  не кутай,

Пусть он узок и змеист,

Пусть крепки японства путы,

Я – души натуралист.

 

И блестят фальшивой краской

Звезды в южном полусне,

Ты ко мне являлась сказкой

В чуть японской темноте.

 

Час наш близок к вдохновенью,

Будем молоды всегда,

Знаю, чувства – повторенья,

Идеальна лишь звезда.

 

На меня, твой странный гений

Наложил сакэ-печать,

Что нам звездные свеченья,

Все равно нам погибать.

 

 

 

 

Достижения зла

 

Любовь свою не доверяй

Минутным прихотям души,

Она прольется через край

И страсть избытком заглушит.

 

Я налегке живу, герой,

Все мысли – наледь и гранит,

Не знает страсти разум мой,

Его ко злу манит.

 

 

 

Добро – святошность, горький мед,

Оно для мира – свет,

И альтруистов полный взвод

Ведет вершить обет.

 

Но нега правит их судьбой,

Пустая нега трат,

Фантом венчается с судьбой,

И страх – их старший брат.

 

Не боль для ближних и больных

Мое движенье к злу,

Победа – праздник молодых,

Победой я живу.

 

Нерусский странный был поэт,

Романтик черных сил,

Он злу в душе вершил навет,

Навет его простил.

 

И ты не слушай глупых слов,

Кто смелый – тот герой,

Алмазен черный разум мой,

Ведь я душой суров.

 

Иные крылья мне даны,

Ловлю я солнце в сеть,

Чтоб вернисаж своей судьбы

Я в зле смог рассмотреть.

 

 

 

 

Уставшая мечта

 

Молодо небо в Тибете,

Стара – лишь горная высь,

Ламы на тайном совете,

С ними душою проснись.

 

 

 

Снег не белее страницы,

Поезд на Лхасу ушел,

Желтые пыльные лица

Я на перроне нашел.

 

В этом забытом районе

Я разводился с мечтой,

Чистая тишь на перроне

По жилам прогнала покой.

 

Скоро забуду понятья

Прежних и брошенных дел,

Храмы теперь мои братья,

Я для монаха созрел.

 

Сердцем устать и споткнуться,

Только б до неба достать,

В свежести гор окунуться

И ни о чем ни мечтать.

 

Помыслы тают в вершинах.

Ждут меня храмы и тишь,

Что я оставил в долине

Ты мне, родная, простишь.

 

 

 

 

 

Союзник луны

 

Эта ночь мне лиловой явилась,

Звезды–кольца бросая с небес,

Эта ночь лентой дыма струилась,  

Этот дым чудом в мысли пролез.

 

Чудо мне прошептало на ухо

Про бескрайние нивы луны,

Я внимал шепот каверзным слухом,

И смотрел в проходящие сны.

 

 

За стеною возились соседи,

Скрип кровати ловил их слова,

И горела роскошною медью

Из-за туч, выползая, луна.

Мне вольготно в луне искупаться

И душою луну переплыть,

Нужно лунной воде покоряться

Если нечего больше налить.

 

 

 

 

 

 

Круг от ноги

 

Дверь обидели, – ключ потерялся,

Наступили случайные дни,

Архимед ничего не боялся,

Его жизнь – круг от ноги.

Вот песок покоряется палке,

Что тащила, но что – не поймешь,

Архимед – ты грядущего сталкер,

Что ушло, хоть умри, не вернешь.

Геометрия – злая наука,

Подчинила все плоскости тел,

Между адом и явью – порука,

Между явью и раем – предел.

 

 

 

 

 

Благодарный мертвец

 

Грустный труп под простыней разлитой

На столе медэксперта живет,

Не желает он плитой гранитной

От себя закрыть небесный свод.

 

 

 

Ожиданье – вечности порука,

В крематорий выписан билет,

Нет страшней и непонятней звука

У виска, что дарит пистолет.

 

А потом сомкнуться небом очи,

И порок – людская красота,

Ослабеет в лапах вечной ночи,

Навсегда спаяются уста.

 

Доктор старый, человек бывалый,

Труп жалеет, – пусть себе живет,

Он на труп на бросит покрывало,

На вино со спирта перейдет.

 

Спит мертвец, не помнит вышней боли,

Плоть свою на опыты сложил,

Благодарней кладбищной неволи

Станут судмедэксперта ножи.

 

 

 

 

 

Взрыв Ольги

 

Я знаю, – ты не виновата,

Вина – пустая маета,

В том, что любовь тебе – утрата,

И что любовь тебе – тюрьма.

 

Мужчин ты чувствами хлестала,

Мужчинам правила ты смерть,

Ведь на душе твоей забрало

И сердце – гибельная твердь.

 

Тянулись губы к нежной плоти,

И руки жаждали обнять,

Но вихрь страсти не уронит

Тебя на мягкую кровать.

 

 

Я знаю, Ольга, ты – блаженна,

Я знаю, Ольга, ты – свята,

Согнешь ты робкие колени

Лишь перед образом креста.

 

Ушли дружинники и слуги,

Ты одиночеством чиста,

Душа лишь рвется от натуги,

Как перетянутая струна.

 

Я взор твой вижу, негой странный,

Перед закланием – агнец,

Шептала ты – не виновата,

Любовь – терновый мой венец.

 

Душа забудет про забрало,

Взорвется громом двух сердец,

И все что мне не доставало,

Мне даст твой крепкий молодец.

 

 

 

 

   

 

 

 

Бред высокой величины

 

Франциск Азиский – твой кумир

И лесть – привычная одежда,

Мы в час чумы идем на пир

Найти в вине свои надежды.

 

Туман угрюмый Лондон съел,

Но в пабе живы еще свечи,

Любовью я к тебе болел,

Но время все болезни лечит.

 

 

 

 

 

И средь потерянных гостей

Мы сядем за столом дубовым.

Хоть я из рода королей,

С тобой не буду я суровым.

 

Мы станем эль янтарный пить,

Мешая дым в словах беседы,

Беседа – повод покурить

С подвыпившим соседом.

 

Туман погибнет лишь к утру,

Подобно люду чумовому,

Мы охмелеем – быть добру,

Теперь все будет по-другому.

 

Я лесть за праведность приму,

Чума идет за нами следом,

Ее я рядом усажу

И с ней завяжем мы беседу.

 

Надежды ссорятся с судьбой,

Но мы с тобой иному внемлем,

И пар над Темзою-рекой

С тобою нас проводит в землю.

 

 

 

 

 

 

 

Неделя низких ожиданий

 

 

В окошко стучалася вьюга,

Под дверью уснула зима,

Моя дорогая подруга

Начисли в бокалы вина.

 

 

 

 

 

Мы сядем с тобой у камина,

Зарывшись под пледом, вдвоем,

Услышать, прерывисто-длинным

Как вьюга поет языком.

 

Слезит мне глаза ожиданье

И долгая низкая ночь,

Но хуже всего – пониманье,

Что мне невозможно помочь.

 

Покину твою я, обитель

Лишь только неделя уйдет,

Аида суровый властитель

Меня в свою рать призовет.

 

Я знаю, что счастье открою,

Но в кубке надежды – душа,

Я жизнь представил игрою

На тонком отрезке ножа.

 

Что жизнь в покое – кладбище,

С тобой не останусь, прости,

Душа не рождается нищей,

Она богатеет в пути.

 

Властитель сильней ожиданья,

К бессмертью душой я иду,

Тебя, как свое покаянье,

В аду я любом отыщу.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Завтрашнее  несегодня

 

Раздумья юности – чисты,

Как белолобые листы,

А страсть ее – душе наркотик

В тиши раздумных бибилиотик.

 

Я завтра выберу судьбу,

И грезы тайной облачатся,

Я библиотеки сожгу,

Зачем былому преклоняться.

 

Сегодня я – преступник слов,

Ищу ее любви знаменья,

Я проникаю в светлый кров

Непознанных стихотворений.

 

Меня не мучают мечты,

Клеймо я ставлю на страницу,

Ах, белолобые листы,

Вы для души моей темница.

 

Так много звука в тишине,

Его услышать – достиженье,

Я отыскал порок в себе,

Порок – иного вдохновенья.

 

Сегодня я надеждой сыт,

Но лгать себе смогу едва ли,

Пусть завтра буду я убит,

Сегодня – жизнью я играю.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Бамбуковый бум

 

Лежит над джунглями жара,

Устал Индокитай,

Мне уезжать уже пора,

Любовь свою мне дай.

 

Ее в карман я по кладу

С сердечной стороны,

Тебя сильней к себе прижму

И поведу в кусты.

 

Узки глаза твои и стан,

И волос – черный шелк.

Ты – камбоджийка, я – Логран,

Страстей мне ведом толк.

 

Квартал бамбуковый шептал

Вокруг вспотевших тел,

И шепот в воздухе летал

И лес на нас смотрел.

 

Любовь моя в тебе живет,

Она, как малярия,

Я знаю, минет этот год

Мы встретимся другими.

 

На золотой груди твоей

От радости  и зноя,

Я буду весел, как Хотей,

И сердце успокою.

 

Проснется сонная жара,

Утихнет бум под вечер,

Разлуки гордая пора

Сердца огнем излечит.

 

 

 

 

 

 

 

Жажда изгнания

 

Квартира моя по-грустнела

Когда от меня  ушла ты,

Фрагменты пустого предела

Подносят к губам стаканы.

 

Я верил в забытое счастье,

Я душу свою притеснял,

Разврата хмельные напасти

Я, словно пиджак, примерял.

 

Душа все терпела упорно,

Смиренье – желанная боль,

На сердце сияла корона,

Корона Нерона, как роль.

 

Душа, я тебя долго мучил,

Но сердце налито вином,

Мой страх ожиданьям наскучил,

Душа покидает мой дом.

 

И мысли с вином говорили,

И весело стало жилью,

Вам всем, кто себя победили,

Всем вам я сегодня налью.

 

Купайтесь в хмельных отголосках

Свободы всесильной и злой,

Пусть катится прожитым воском

Надежды изжитой настой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Прощальные приветы

 

Уходит поезд навсегда,

Вчерашней стала вся вода,

Приют мой беден, как кино,

Когда без музыки оно.

 

Я прихожу в кабак один,

Меня там встретит старый сплин,

Под вечер воздух – сыт и глух,

Под вечер мой ярится дух.

 

Профессор дум – графин с вином

Прочтет мне лекцию о том,

Что жизнь обвертками сильна,

Но сила – в крепости вина.

 

Преодоленье – наша жизнь,

Над бездной будней удержись,

Земля простит тебе печаль,

Когда в глазах  померкнет даль.

 

Бокал наполнится и вновь

Смеясь, бежит по жилам кровь,

И сплин хмелеет, сплин – угар,

И одиночество, как дар.

 

И ты послала мне букет,

Как из минувшего привет,

Прощанье – тема двух сердец,

Прощанье – не всегда конец.

 

Зажглись в тумане фонари,

А я с графином до зари

Ценю тягучесть лишних слов,

Как наблюдение миров.

 

 

 

 

 

 

Девушка-дым

 

Я мечтаю проснуться глухим

И не слышать вопли печали,

Меня любит девушка-дым,

Мы в горящей часовне венчались.

 

И душа колыхалась в дыму

На последнем своем издыханье,

Светлым шорохом к смертному дну

Улетала она, как дыханье.

 

Час раздумий – потерянный час,

Но на дне ничего не напрасно,

Кто любил беззаветно хоть раз

Не боится терять беспристрастно.

 

Ожиданье ударов судьбы

Отравляет лишь слабые души,

Если в сердце моем лишь дымы,

Значит, пламень любви не потушен.

 

 

 

 

Дети паровозов

 

1

 

Дрезины тоже любят мчаться

В далекий край, как поезда,

Вокзалам разным удивляться,

Входя в чужие города.

 

Дрезины – дети не простые,

Они так медленно бегут,

И звуки ржавые тугие

В себе томительно несут.

 

 

Лишь по ночам, на полустанках,

Они с восторгом смотрят в ночь,

Где, словно адские тачанки,

Их предки двигаются прочь.

 

 

2

 

Шпалы – тельняшка дороги,

Рельсы – два гладкие шва,

В них наряжаются строго

Бегущие в даль поезда.

 

К морю ли путь зазывает,

В горы ли иль в города,

О детях своих не знают

Бегущие в даль поезда.

 

На полустанках угрюмых

Дети-дрезины грустят,

И паровозные шумы

В сердце железном копят.

 

 

 

 

 

 

 

Очевидец красного

 

 

Города растут и гибнут,

Города, как существа,

В корни Вечного проникнут

Своим духом естества.

 

 

 

 

 

 

 

 

Здесь рождается иное

В красном кратере Москвы,

Города-грибы – изгои

Восстают из вечной тьмы.

 

Люди странные, как тени,

Первозданности сыны,

В каждой точке измерений

Их могучие посты.

 

Ты был здесь, ты все увидел,

Центр сил открыл глаза

Ты судьбой себя обидел,

Но простит тебя Москва.

 

Из Хаоса вышли звери

Средь миров чужих гулять,

Звери – древнее поверье,

За тобой идут опять.

 

На тебе печать из взгляда,

На челе – их имена,

Тайну странного обряда

Дарит Красная Москва.

 

Все с чего-нибудь исходит,

Оболочка – смена кож,

Лишь душа не происходит,

В ней на вечность ты похож.

 

Наблюдатель – как призванье,

Воин – слезы всех миров,

Ты идешь на состязанье

По дороге странных снов.

 

Города к тебе склонятся.

Ты найдешь иную суть,

Злым  машинам – не сдаваться,

Чтоб душа текла, как ртуть.

 

 

 

 

Небо бездной удивится,

Вечность – Красная Москва,

Отворит твою темницу

И отпустит навсегда.

 

Звери красного боятся,

Города тебя зовут:

Нужно заново рождаться,

Нужно быть сильнее смут.

 

Ты увидишь – время ложно,

Вечность – Красная Москва,

Станет пристанью надежной,

Как в бессмертие – душа.

 

 

 

 

 

 

 

Поцелуй Гурченко

 

1

 

Примадонна, примадонна,

Вино прокисает,

У эстрадного трона

Ты толпою играешь.

 

Страсть – густое понятье,

Лучше выпьем, давай,

Ты змеиное платье

Поскорее снимай.

 

 

 

 

 

 

 

 

И шуты и бароны

Закулисные тут,

Возле яркого трона

Лестью к сердцу ползут.

 

Ты – их  мед и отрава,

Поцелуй от судьбы,

И любовь твоя – лава,

Души жжет, как кусты.

 

Посмотри, – я невинен,

Для тебя я – коньяк,

Мы с тобою задвинем

Свои грезы в кабак.

 

Ты меня поцелуешь,

Словно старая ночь.

Ты меня отвоюешь,

Чтобы страстью толочь.

 

Поцелуи – заклятья,

Я тебе все прощу,

Лишь густые понятья

Мне заменят свечу.

 

 

 

2

 

Ты вчера постарела печалью,

Демон ада тебе интересен.

Я тобой увлечен лишь астрально,

Мне не нравятся все твои песни.

 

Знаю я, ты вампир вожделенья,

Страсти ты выпиваешь, как кровь.

Не излечат тебя впечатленья,

Адский одр себе приготовь.

 

 

 

 

 

Я спущусь на крылах Азраила.

Ты меня поцелуешь душой,

Перед тем как спуститься в могилу,

В мое царство на вечный покой.

 

 

 

 

 

 

 

Шанс полюбить ежа

 

Любовь твоя, Ева, шершава,

Тебя мне любить, не дано,

Любил бы тебя Курасава,

Но он уже умер давно.

 

Впускаешь в себя ты ночами

Случайных и лишних гостей.

Ты ведаешь злыми ключами.

Ты ведаешь складом костей.

 

И гости на складе желанней,

Подарят тебе много мук,

Подарят тебе истязанье

Сплетением жаждущих рук.

 

Колюча ты с ними не будешь.

Себя среди них позабудешь,

Лишь утром – священны ножи.

На складе гостей уложи.

 

Ты оргии любишь – и что же,

Но склад мне прийти не дано,

Я мог полюбить бы хоть ежа,

Но водку несет  Г. Никто.

 

 

 

 

 

Встреча с Марко Поло

 

Я видел чудо – магазин

Мне ослепительным являлся,

И в чешуе своих витрин

Он рыбой странною казался.

 

Я видел родину его.

Она лежит под желтым слоем,

Венецианец Марк Поло

Ее, нам смертным, приоткроет.

Сверкают чудные шелка,

Но магазин не ждет героев,

Пройдут надменные века.

Нас с Марко Поло станет двое.

Но небо желтое – не в счет,

Двоим подобным в мире тесно,

И если сердце не поет,

То жизнь – простая бесполезность.

 

На встречу я с судьбой пойду,

Но ночь в Венеции – заклятье,

Пусть магазин я не найду,

Навек мы с Марко Поло братья.

 

 

 

 

 

Вино по географии

 

Меня познание манит,

Как чудный сон, как чья-то вечность,

Но время-колокол звонит,

Во мне считая скоротечность.

 

 

 

 

 

 

 

 

Вино Италии я пил

И был словесен, как Вергилий,

Я в нем печали утолил

И золотые строки вывел.

 

Я пил испанское вино

И танцевал в горячем танце,

Не мог забыться после сном,

Со мной беседовал Сервантес.

 

И в час французского вина

Я был, как кот, любвеобилен,

И гибли женщины тогда,

Когда я в них все страсти вылил.

 

С вином германским был я строг,

И запах Рейна слышать смог

В его букете, а потом

Сидел я с Гете за столом.

 

Как кровь в цветах – вино с Балкан,

И боль и смех мне гложут тело,

О, Югославия, от ран

Твоих душа  горела.

 

И городов твоих земля

Навек повенчана с войною,

Но без нее не понял б я

Души, что хочет быть собою.

 

Я вина многие познал,

Мне география – порука,

И веселится мой бокал,

Наполнясь красным терпким хлюпом.

 

Но все познания пройдут,

Похмелье мудрости дороже,

Себя мне вина отдают

Чтоб стал я радостней и строже.

 

 

 

Запах зебры

 

 

Я видел Африку, – смугла,

Обвита зноем, как муаром,

Пустынь горячая земля

Встречает путников пожаром.

 

Хранят леса тревожный шум,

И горы – вечное молчанье.

Я ехал поездом в Хартум.

Я – путешествий созидатель.

 

Саванна плыла за окном,

Люминесцировало небо,

Я растирал свой ум вином,

Я отягчал желудок хлебом.

 

Саванна – желтый океан,

Где травы – выжженные  волны,

Напомнят мне, что пуст стакан,

И что его пора наполнить.

 

Что в нем судьбой разведено,

Я чую чудо и не знаю,

Иль запах этот, иль вино
Меня сегодня, доконают.

 

Пусть полосат он и пятнист

Тот аромат, какое дело.

Ведь я души натуралист

И я иду по жизни смело.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Грязный оргазм

 

Ты стонала громогласно

И по телу дрожь гуляла,

На коне моем пре-красном

Ты, как всадница, скакала.

 

Волос гладкий – пот родился,

На лице твоем – пожар,

Анотомией я влился

В твой удел, душой дрожа.

 

Все мы в мире, как растенья,

Жаркой страсти провода,

Ждем от жизни искушенье,

Не считая миг в годах.

 

Час пройдет, как преступленье,

Близость тел заменит ум,

Краткий миг совокупленья,

Апогей здоровых дум.

 

Не ведет дорога к раю,

Страсть заменит все пути,

Если вместе мы кончаем,

Значит смерть нам не найти.

 

 

 

 

 

 

Утерянное начало

 

Я – Дионис, я бредил сном,

Мне дикий фавн казался львом,

Я видел золото в лазури.

Как Андрей Белый, в лапах фурий.

 

 

 

 

Орел блуждался в облаках,

Любимец Зевса, страж видений,

Почуяв силу и размах,

Мое запело вдохновенье.

 

И легких нимф хрустальный ряд

Вокруг меня носился роем,

И колонадный чудный град

В долине выдвинулся строем.

 

Вот дева юная стоит.

Она к себе меня манит,

Улыбка пламенем играет

И губы сладко призывают.

 

«Люблю!» -  скажу я им в ответ,

Глаза открою, – меркнет чудо,

Вокруг разлит лишь лунный свет,

Вокруг лишь звезд мерцают груды.

 

Мой сонный бред меня предал,

Уйдя в элизиум погреться,

И полн опять вином бокал,

Чтоб мне от сна не отвертеться.

 

 

 

 

 

 

 

 

Рот натуральный

 

Мы с Леной

Набили рот мылом.

Наш папа – Мартын,

У Лены рот больше,

Ее рот – природный,

Он – мылу могила,

Он – вечный хозмаг.

 

 

А, мой, словно лента,

Он – вечный студент,

Он – клад для агента,

Он – дом сигарет.

Но точно я знаю,

И можно проверить,

Если с мылом дружить,

Что Лены рот лучше,

Что Лены рот круче,

И вся сила природы

Ей в рот вложена.

 

 

 

 

 

 

 

Мода на змей

  

Луна в пурпуровом хитоне,

Ее лучи – ночи стезя,

Луна во мраке беззаконий

Шипит и жалит, как змея.

 

Есть змееведение – наука,

Наука злого игрока,

Ее извечная порука

Лишь заклейменная судьба.

 

Судьбу себе не выбирают,

Она – Машин всесильных хлам,

Но если мы с судьбой играем,

То мы не верим небесам.

 

Царица ночи нас кусает,

И  яд нам кажется игрой,

Душа в смятенье выбирает

Себе сраженье иль покой.

 

 

 

 

Все мы – подлунные созданья,

Всегда готовимся к заданью,

И лишь живем душой в луне,

Змеясь в ее янтарной мгле.

 

 

 

 

 

 

Разоритель невинности

 

 

Сумрак безраздельный моет города,

Станет ночью черной светлая вода,

Словно Мефистофель, я к тебе приду

Победить тревоги и воздать нутру.

 

Поцелуем вскрою я твои глаза,

Жемчугом проснется сладкая слеза,

Руки, словно плети, на моих плечах,

Мое тело лечит твой последний страх.

 

Я открою небо и зажгу звезду,

Я твои утраты в омут опущу,

Не найдет дороги опоздавший свет,

Лег на даму бубен казырной валет.

 

Окна распахнутся новою зарей,

Я тебя покину и уйду домой,

Ты не одинока, где-то в глубине

Кое-кто со временем напомнит обо мне.

 

 

 

 

 

 

 

 

Прейскурант рассуждений

 

 

Я вижу бег своих годин

На олимпиаде у бога,

Судьба, как выставка картин,

Судьба – мой тренер строгий.

 

Часы убили циферблат,

А ты созрела для свиданья,

Мораль – суровый целибат,

Лишь обрекла на опозданье.

 

Зачем рождаемся мы вновь?

Мои кроссовки прохудились,

И в запоздавшую любовь

Опять сомненья просочились.

 

Сильны мы верой перемен,

И с эстафеты – не собьемся,

Но финиш – забытьи и тлен,

И  лишь душою мы взовьемся.

 

На пьедестал душа взойдет,

Медаль получит по заслугам,

В себе бессмертие найдем

Сойдяся  с космосом,  как с другом.

 

Душа забывчива – закон,

И возвратясь – не помнит рая,

Но лишь во сне напомнит он

Ей свет потерянного края.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Пульс тревоги

 

Без сигареты – ночь тревожна,

Как папиросная бумага,

И без вина она не благо,

И потому напиться можно.

 

Без крови – вены осторожны,

Как звери, что на водопое,

Без крови – вены невозможны,

И кровь им кажется игрою.

 

Без ласок ночь невыносима,

Но если есть табак с вином,

Милей всего зашиться сном,

Чья сила так непобедима.

 

Тревога – дочь раздумий тяжких,

Она пульсирует и гложет,

Но вряд ли пульс ее поможет –

Судьба расписана в бумажках.

Твой лот был вытворен для лести,

Ты был рожден, чтобы играть,

Ведь ты не знал, что глубже мести

Тревога корни может дать.

 

 

 

 

 

 

Безумие короля Георга

 

 

 

Сбежал с ума  английский двор,

И Тауэр сбежал,

В нем ветер злой и робкий вор

Прибежище искал.

 

 

 

Король Георг убил коня,

Король изгнал жену,

Не пил – не ел четыре дня

И не ходил ко сну.

 

Я – ворон старый, много знал

За век свой королей,

В любом из них я узнавал

Природу их кровей.

 

Средь башен древних ходит страх,

Не наступает ночь,

И лики тяжких черных плах

Не орошает кровь.

 

Westminster январем молчит,

Его молчанье – хлад,

Еще надменней стал гранит

Его скупых палат.

 

И стаи родичей моих

Чернеют над душой,

Он королем был за двоих,

Но стал самим собой.

 

Король Георг, ведь ты не жил,

И власть, и почесть – прах,

Гнездо безумия ты свил

В монаршеских  стенах.

 

Безумье – гордая тропа.

Безумье – путь из тьмы,

Где венценосная душа

Пройдет чрез все мосты.

 

 

 

 

 

 

 

 

С душой начало

 

 

Мы с тобой две реки Запределья,

Сердце частой разлукою лечим,

Наши души – трактир для безделья,

Наши души себя искалечат.

 

Мир очнется в священном граале,

Кровь терновая правду заменит,

Наши души прозрачными станут

От вселенской и вечностной лени.

 

Кто осудит: мы боги в пробирках,

Жизнью что изначально зовутся,

Наши души – бумажные бирки,

И когда-то они оторвутся.

 

Все стеклянное бьется о камень,

Камень смерти – финал и начало,

Вот что выберем только мы сами,

Вот чего, нам с тобой, не хватало.

 

 

 

 

 

Наркотик и компьютер

 

 

Теренс Маккена – Набоков был прав,

Каждое чувство имеет свой нрав,

Мир – на  игле, кокаин – на десне,

Мир – ритуал на огне.

 

 

 

 

 

 

 

Трем мудрецам не увидеть звезду,

Дьявол снимает с них мзду.

Мозг заменяет система машин,

Машины не ищут причин.

 

Тонет искусство в море газет,

И телевизор – пища и свет,

Даст визу в грядущий день,

Ведь виртуальность –  тень.

 

Гимны шаманов и колдунов

Нам не слышны в дебрях снов,

Каждый обманут новой игрой,

В иллюзиях каждый – герой.

 

Иллюзия ловит простые умы,

В ней – все собою пьяны,

Маккена, но поезд на Лхасу ушел,

Я ж вечность ищу и еще не нашел.

 

Смести точку сборки и дух снизойдет,

И в мир долгожданный тебя уведет,

Не нужен наркотик, компьютер – долой!

Тебя этот дух забирает с собой.

 

И каждая мысль – священная ложь,

И в сердце ночует туманная дрожь,

И мир пробегает по жилам, как кровь,

Меня не достанет грядущая новь.

 

Пусть флаги созвездий повсюду висят,

Я выиграл жизнь, уходя наугад,

Не важно, что было, я снова крылат,

Свободой, свободой я снова богат.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Послесловие

 

Зеркала – не погибли. Мир это понял. Он долго смотрел на отражение. Лишь с приходом сумерек дверь открылась и пригласила его уйти. Он принял приглашение. Логран вывел его взглядом, вывел до порога, ведь  он выводил уходящий мир.

Однако, на ступенях мир оглянулся, насупил лоб и сказал: «Если что-то было – значит оно уже никогда не исчезнет. Оно – кость в горле времени, ни туда, ни сюда. Его след – вечность. Это не пахнет воспоминаниями, это – мы  сами. Мы, вчера – это  не мы, сегодня. Все хочет круга.  Все идет по нему, но не повторяет прошедшего. Таков закон, закон отражений».

И он ушел окончательно.

Логран молчал. Он молчал временем. В темноте все еще  смеялось старое зеркало. Он смотрел в него, и увидел в нем ночь. Она для него улыбнулась и куда-то ушла, путем змеи. Зеркальным путем.

« Зеркала не могут гибнуть – думал Логран, - в них остается наше прошлое, след наших прежних мыслей, хруст наших молодых костей, журчание нашей буйной крови, звон нашего громкого сердца; в них живет наше вчерашнее «я». А разве может прошлое погибать,  нет! Оно просто уйдет, как это мир, но и пустоты после себя не оставит, придут новые герои, настанет новый мир.

Как хорошо, что есть вечное с которым можно сравниться.

Вечное, – для мгновения, для мимолетного размышления и созерцания. Вечность – абсолют, а абсолют – ничто.

Сравнивая себя с ничем, мы из ничего становимся всем. Величие и ничтожность – в одной плоскости, плоскости зеркала.

Теперь я знаю точно, зеркала – не умирают, они всегда есть, как все то, что врывается в наши души и заставляет становится теми, кто мы есть на самом деле».

 

апрель-июнь Вечности.

 

 

E-mail:mailto:Logran18@rambler.ru            kunstcamera@mail.ru

 

          На  главную